Польская легенда. О изваянии Христа в Браилове

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Польская легенда. О изваянии Христа в Браилове (старая орфография)

ПОЛЬСКАЯ ЛЕГЕНДА.

О изваянии Христа в Браилове¹

¹ Слышана автором в киевской губернии. Некоторыми чертами она напоминает популярную в юго-славянских землях сказку о том, как турецкий султан отдарил русского царя.

A что пане, бывали вы на Подоле? a знаете вы наш Браилов? Нет? Эге! так вы, може, и про каплицу нашу не слыхали, и про Пана Езуса Христуса в той каплице?..

Дивный-предивный стоит он в каплице -- и нет такого человека, кто поглядел бы Ему в лицо, и не заскребли бы кошки на сердце. Я человек не молодого веку: сивый волос в усу и плешь на голове от уха до уха, да и привык, - как родился, так и умру в Браилове под крылом нашего Христа. Но и то глаза свербят слезою, когда увижу Его, великого Пана, как понуро и горестно стоит Он со скрученными руками, в терновом венце.... a лик-то, лик! Что было в мире горя и муки, - все-то лицо Его прияло... Смотрит на тебя Господь эмалевыми очами и точно говорит: видишь, какое горе терплю я за тебя, человече? a ты мне чем воздаешь за мою тоску? Загляни-ка в свою душу, ужаснись своих грехов, да и пади на землю крестом, кайся и плачь!..

Добрый художник сработал ту статую, что на ней почил Дух Божий! A волосы, пане, на той статуе не из сырца, либо из пеньки, как то бывает в других каплицах, -- нет: и на вид, и на ощупь -- человечий волос... И -- может ты, пан, не из тех, что чудам верят, -- но верь или не верь, a ростут те волосы из года в год; уже стали длинные, как женская коса, a все растут... и как дойдут они до пола - ни-весть, что случится; кто говорит, что будет светопреставление, кто, будто наша Жечь Посполита встанет из гроба и снова глянет на мир грозными очами... Ге! я и не заметил, что ваша мосц - москаль, и такия речи тебе не по сердцу... Ну, так я лучше разскажу тебе, как наш Христус прибыл в Браилов.

Давно то было, еще при стародавних крулях польских: може, еще за Яна Собесского, а, може, и того дальше... Ты меня, пан, извини: я старик, темный, многим наукам не учился... что люди говорят, с того и моя речь, a не из книжек... Коли ты человек ученый, так знаешь, что наш Браилов не один стоит на свете, a есть, еще где-то в Турещине другой Браилов, что поганцы пятой давят...

Гулял наш браиловский пан, гулял вольный гетман Потоцкий с удалой дружиной по Днестру, Дунаю и Черному морю, бил поганские корабли, шаркал по Поганским берегам, села поганския дымом пожаров пускал по ветру. Много славы на земле достал Потоцкий: сам султан в Стамбуле боялся его, как ночной мары! A того больше, достал заслуги на небе, потому что сколько душ христианских вызволил он из мусульманской неволи, со скольких людей поснимал тяжкие кайданы, один Бог милосердный сосчитает; y нас же грешных и цыфирю не хватит. Воюет Потоцкий Турещину, колотит освященным в Ченстохове каробелем (кривая сабля) по турским тюрбанам, темницы ломает, кайданы разбивает... Только в одну ночь спит он на коврах в своей легковесельной чайке и слышит во сне голос:

-- Гой ты, гетмане, гетмане! Много ты, добрый лыцарь, поработал для Бога, a самой большой работы не исполнил; много ты невольников выручил из турской обиды, a самый дорогой и лучший невольник еще в темнице... Как вызволишь ты его, -- так все тебе грехи простятся: и к папежу в Рим не надо ехать за отпущеньем.

Потоцкий чуеть, что сон не спроста, что говорит с ним ангел Божий, и говорить:

- Аньелку! a где же той невольник? Лишь бы знать, a сабли не жалко...

-- Ступай, -- говорит ангел, -- до браиловского паши...

кроме янычаров? A видал ли ты, какие в Браилове муры (стены, да валы и на них пушки да гарматы (мортиры)?.. Я свой лоб не в поле нашел, чтобы подставлять его на верную смерть...

-- Волка бояться -- в лес не ходить! -- говорит ангел, -- a что я тебе говорил, то верно. Сделай, как советую: хорошо твоей душе будет.

Проснулся Потоцкий -- задумался. И охота ему Господу Богу угодить, и знает он, что не такая Браилов крепость, чтобы ее осилить... Да и турки за мурами храбры, чортовы дети, не хуже нашего брата!..

Думает гетман, крепко думает. Видит это верный его гермек (оруженосец) Длугош и спрашивает:

- Для чего ты, васьпан, ходишь такой замысленый?

- Молчи, Длугош! не с твоим разумом разобрать мое замысленье.

-- Вон оно что, мосьпане! -- говорит Длугош, -- не так ты поговаривал, когда крымский хан держал тебя, малолетка, аманатом в Бахчисарае, как птицу в золотой клетке, a я глупым своим разумом промышлял, как тебя вызволить из неволи... Нех бендзе так! был Длугош в умных, зачем ему не побывать в дурнях...

Стыдно стало Потоцкому, поделился он с Длугошем своей думой, a Длугош сейчас и придумал:

-- Или, вашмосць, мало y нас червонцев? Где сила не возьмет, там золото одолеет. Скидай лыцарский доспех, надевай жидовский кафтан... идем в Браилов торговать райю!

Долго ли, коротко ли, пришли богатыри в Браилов. Водит их паша по тюрьмам и застенкам, за мужчину берет по алтыну, за марушку - полушку, и такая уйма полоненного народа была в том Браилове, что, хоть и не велика цена, a y Потоцкого уже и денег не стало хватать... A тем часом ангел опять явился ему в ночи.

-- Ну, -- спрашивает Потоцкий, -- вот сделал я по твоему! Доволен?

-- Ничего ты не сделал, -- говорит ангел.

-- Отто добре! Да где же он кроется, твой христианский невольник? В городе теперь все тюрьмы настежь, потому что сидеть в них некому... я всех колодников выкупил...

- Нет, не заглядывал... да кому там быть? подвал сто лет как замурован...

-- Хороший ты, пане ксенже, воин и христианин добрый, a много лишняго разговаривать любишь. Ты своим человеческим разумом не разсуждай, a слушайся и, если велю тебе заглянуть в подвал, то и загляни...

Пошел на другой день Потоцкий к паше, просит отомкнуть подвал. Выслушал его паша, бороду гладит:

- Отомкнуть можно. Отчего не отомкнуть? за деньги все можно. Только что ты там, жид, искать будешь?..

-- Что найду, то и куплю, эффенди! не бойся: за ценой не постою.

Засмеялся паша:

- Видал я дураков, a таких, как ты, жид, не видывал! Золота ты истратил много, полон набраль великий, все тебе мало! Ты, должно быть, того и не знаешь, что не провести тебе своего полона и на сто верст, a будешь ты уже и голый, и нищий, и благодари еще своего Бога, ежели сам не попадешь в кайданы. Ты слыхал ли, что бродит по Дунаю такой пройди свет и урван Потоцкий?.. Охоч он грабить и вешать вашего брата...

- Эге! a ты, эффенди, видно, и не знаешь, что вот уже месяц, как Потоцкий кормит своим вельможным телом морскую рыбу. Смел больно стал. Мало было ему разбивать местечки да городки по Дунаю: поплыл разорять Анатолийский берег. Да не повезло ему: встретил на море великую силу. Три дня бил его дружину из пушек требизондский паша, разметал по синему морю легкия чайки, a княжескую ладью перешиб ядром пополам и -- всем, кто, на горе свое, сидел в ней, и памяти не осталось.

Обрадовался паша. Не в домек ему, что лыцари его дурачат. Поверил, хоть и подивился, что не пригнали к нему с такой важной вестью гонцов из Стамбула. Ну, да уж жиды такой народ, что всякую новость знают за сутки прежде, чем самому случиться делу. Мовша разскажет Ицке, Ицка Срулю, - глядь, гонец-то пока еще едет да доедет, a жидовская молва обогнала его на тысячу верст.

- Спасибо, жиды! утешили вы меня. Нет вам ни в чем отказа. Я пойду с муллами благодарить Аллаха за смерть Потоцкого: так ему и надо было потонуть, собаке! A вы откройте подвал и ройтесь в нем по всей своей доброй воле.

Спустились в подвал лыцари. Темно, сыро; нога скользит по плесени; селитра на стенах; со сводов каплет, жабы шлепают по плитам толстыми брюхами!.. Где здесь живому человеку быть? И недели не протянул бы, отдал бы Богу душу. Пожал плечами Потоцкий:

-- Знать, то не ангел Божий говорит со мной во сне, a водит в соблазн хитрое привидение. Айда до дому, Длугош, покуда целы, да не надумался паша, что мы с тобою за птицы

И уже повернул было к двери, a старый гермек хвать его за полу.

- Стой, пане ксенже! a то что за чудо светит в углу?

Взглянул Потоцкий, так и обомлел! На ногах не выстоял, повалился ничком на пол темницы. A за паном повалился и Длугош. Лежат и глаз поднять не смеют. A свет разгорается все ярче и ярче, точно солнце взошло в подвал... И шел тот свет от святой статуи Христовой, что, брошенная от неверных в подвал, многие годы лежала никому неведомо в сору и в паутине.

Подхватили богатыри статую на плечи, вынесли из подвальных потемок под ясное небо. И молился, и радовался Потоцкий:

- Так вот какому невольнику пришлось послужить своей лыцарской удачей. Великою милостью взыскал ты меня, Боже, что поручил мне такое святое дело!

Увидал паша, какое диво нашли богатыри в подвале, - нахмурился.

- Оно, конечно, говорит, - христианский Бог мне не надобен: y меня Мухаммед. И то правда, говорить, - что лучше его вам, жидам, отдать, чем собакам-гяурам: они Его еще в церковь поставят, молиться Ему будут... Однако - вдруг в нем есть какое-нибудь чародейство?

-- -- убеждает его Потоцкий, -- ты нам дал свое светлое, великое слово! все, что мы найдем в подвале, наше.

-- Что слово? Слово мое. Хочу -- даю его, хочу назад беру. Ну, так и быть -- берите истукана! Только не даром.

- За деньгами не стоим. Заплатим, что хочешь.

- Хочу я не много, однако и не мало. Сколько вытянет истукан на весах, столько отсыпьте мне червонцев -- золотник в золотник, ни одним червонцем меньше.

Вытаращил глаза Потоцкий: никак паша вовсе одурел от жадности? Не денег ему жаль, a негде взять золота. Что было, паше же за райю отдал. Что теперь делать? Переглянулся с Длугошем, - тот тоже стал в тупик, переминается с ноги на ногу, a совета не подает...

-- Нет, эффенди, это не подойдет... -- начал было Потоцкий, но в то же мгновение его обвеяло тихим ветром, и в том веянии он услышал знакомый голос:

- Соглашайся!

Махнул рукой богатырь.

-- Э! была не была! Ставь весы, эффенди. Хоть, не в обиду тебе сказать, и жаден ты как волк, степной сиромаха, a делать нечего: плачу -- твое счастье! Жаль золота, да жаль и упустить из рук дорогую находку. Семь шкур сдеру я за нее с богатых гяуров нашей земли.

Поставили статую на весы: тяга страшная -- полная чашка так и припала к земле. Ухмыляется паша:

- Ну, жиды, раскошеливайтесь!

A незримый ангел шепчет Потоцкому:

-- Не робей. Вынь из кармана первую монету, какая попадется в руку, и брось на пустую чашку.

-- и чашка с червонцем опустилась и стала в уровень с другой, на которой стояла статуя. Ошалел паша, видя такое чудо; a пока он бороду гладил и призывал в помощь Мухаммеда, Потоцкий и Длугош подхватили статую и были таковы со всею выкупленною райей:

Разживайся, мол, эффенди, с нашего червонца, да не поминай лихом.

И покрыла их, по воле Божией, темная туча, и вела под своим крылом до самого Дуная, где ждали удальцов их быстрые чайки.

Опамятовался паша, созвал к себе мудрых мулл и улемов.

- Гадайте, муллы, по корану: что за диво такое приключилось? Унесли y меня жиды христианского Бога, a в уплату оставили всего один червонец.

Гадали муллы по корану и выгадали:

- Глупый ты, глупый паша! Лучше бы тебе, глупому, и на свет не родиться. Не жиды y тебя торговали райю, не Мордко с Ицком, не Шулем с Лейбой унесли христианского Бога, a великий вольный гетман Никола Потоцкий со своим верным гермеком Длугошем. И еще мы тебе скажем: тою только статуей и держался наш Браилов. И, если отдал ты ее в руки христианам, так уж за одно отдал бы им и ключи городские.

Зарыдал паша:

- Пропала теперь моя голова! Будьте милостивы, муллы, помолчите мало времени о нашей пропаже! Вырву я ее из гяурских рук, и будет все по старому. A не то дойдет слух в Стамбул до султана, и пришлет он мне шнурок на мою белую шею.

Рябит попутный ветер Черное море, несут пузатые паруса ладью Потоцкого на Днестр к лиману, и родная земля уже недалеко. Статуя Господня стоит на корме, добрый путь уготовляет. Смотрит Длугош в седую морскую даль, и там, где небо сходится с водою, мерещатся ему вражьи паруса.

-- Неладно, пане ксенже! спешит за нами браиловский паша сильною погоней, на трех фрегатах. Навались на весла, панове! утекай, покуда еще не видят нас басурманы!

Куда там! И часу не прошло, как засвистали над чайками ядра с турецких фрегатов. Только-что ни выпалят - мимо да мимо. Так ядра через чайки переносит. Бухают в море, -- водяные столбы летят брызгами выше мачт с цветными вымпелами.

Стал паша кричать на пушкарей:

- Какие вы пушкари! бабы, a не солдаты! Ужо, как вернемся домой, никому из вас не миновать фаланги!

На что удал был Потоцкий, однако и его оторопь взяла, как поплыла на него с тылу несметной саранчей басурманская сила. Стеною с тылу валить, рожками с боков охватывает. Затрубил Потоцкий в рог, и сбились к его ладье чайки удалой дружины.

-- Братья! не совладать нам с пашею: на каждого из нас выслал он по дюжине аскеров. Не уйти: быстрее нас плывут бесовы дети, паруса y них шире, гребцов больше. Видно, пришел час пострадать за веру Христову, сложить буйные головы на турецкие ятаганы. Умирать, так умирать, a живыми в полон нехристям не дадимся! Нет y нас ни ксендза, ни попа, -- да есть сам Христос-Владыка. Кайтесь Ему, кто к чем грешен, - и полно бежать от басурманов! примем их на остры сабли! дорого заплатит паша за наши головы. Одна мать заплачет по сыне нынче на Подоле - десять матерей на Турещине! A свою ладью, панове, со святым изображением я не сдам туркам ни живой, ни мертвой. Лучше пусть святая статуя разлетится в воздухе на тысячу кусков, лучше потонет в морской глубине, чем опять попадет в полон к неверным.

Надели чистые рубахи, всякий помянул сам про себя свои грехи и сложил их к ногам Христовым, брат с братом распрощался... Уже наседают вражьи челны. Белеют чалмы, краснеют фески аскеров. Блестят мушкеты и ятаганы. Смуглые лица видать, черные глаза сверкают. Гул идет от челнов:

-- Стой! -- приказал Потоцкий, -- суши весла, панове!

И стали чайки на месте, ощетинившись поднятыми веслами. A с турецких шлюпок уже тянутся багры и крючья, словно кошачьи когти. Затрещали мушкеты, огнем и дымом покрылось синее море. Не глядят басурманы, что аскер за аскером падают с челнов, кровавя вспененную воду: лезут сквозь огонь, схватились баграми за борта...

Молнией сверкает каробель в руках Потоцкого, как арбузы лопаются под ударами бритые головы. Грудью заслонил он изображение Христово. Сколько пуль уже расплющилось о его верный панцырь! Рубит с плеча, a сам возглашает великую песнь:

- Святый Боже, святый крепкий, святый безсмертный! помилуй нас!

Голосу его отозвалось на чайках все казачество, как один человек. И всколебалось от той песни синее море.

Повернул ветер; дунуло северяком с лимана. Наморщилось море, потемнело, заохало. Волна с волной перекинулась снежками. Зачуяли на фрегатах, что близится великая буря, и вывесили на реях флаг к отбою, чтобы челны отступили от чаек назад, к кораблям.

-- -- сказал паша. -- Все равно теперь не спастись от нас гяурам. Фрегаты наши крепки, морская буря им нипочем, но гяурские челны она размечет как щепки. Какой челн не потопят волны, догонят наши каленые ядра... Жарь в них со всех бортов!

Ад на море. Пушки грохочут, волны ревут. Сизые валы до облак поднимают серебряные гребни. Разсыпались чайки по морю, глотают казаки соленую воду... A старый гермек Длугош крутит сивый ус:

-- Это ничего. Море нас не обидит, не выдаст. Мы с морем старые приятели. Море не турка.

-- правит. Летит ладья, Христом осененная, торопятся за нею казачьи челны, черными тучами напирают сзади басурманские фрегаты, молниями брызжут с бортов каленые ядра...

-- Постой! недолго вам палить, бисовы дети! -- ворчит Длугош, a сам все крепче и крепче налегает на руль, гнет ладью к северо-востоку...

Земля! земля!.. Вот закипели уже впереди живым серебром седые буруны...

Мчатся чайки -- волну и ветер обгоняют. Не отстают от них турецкие фрегаты. Взмыла волна и одним махом перенесла Потоцкого через бурун. Только днища заскрежетали о камни.

Заметили турки, что зарвались в погоне и набежали на опасную мелизну, - да было уж поздно: не сдержать стало тяжелых фрегатов; со всего размаха ударились они на подводные камни и осели на них безполезными мертвыми грудами... По дощечкам расхлестала их сердитая волна, во дну канули тяжелые пушки, ни один аскер не вышел живым на берег; потоп паша со всей силой, как фараон в Черном море.

Христа, выведенного из неволи, в своей родовой часовне. Там стоит он и по сейчас -- в одинаковом почете и y панов, и y хлопов, y католиков и православных -- и будет стоять, пока есть на то Его святая воля.