Мурад-разбойник

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мурад-разбойник (старая орфография)

Тихая безлунная ночь - немая и холодная.

Огромные зеленые звезды дрожат над узорчатым карнизом ущелья, глубокого и узкого, как колодезь. Рычит, ворочая камни, сердитый поток. Тоскливо воет вдали голодная чекалка... Зима! еще безснежная, но уже студеная горная зима.

Мурад лежит и дрогнет под дырявою буркою, на дне ущелья. Он смотрит на небо и, по Большой Медвеице точно падающей к нему с неба сверкающим дышлом вперед, соображает:

- Дело к полночи. Наши теперь спять; хорошо им в сакле, согретой огнем очага и дыханием многолюдной семьи... С вечера, небось, набили животы и пшеном, и варевом из сухих бобов... А вот, как второй день крохи во рту не было, да, вместо очага, должна тебя греть впадина обледенелого утеса, - тут не разоспишься!..

Костер развести Мурад не смеет. В полуверсте от его логовища - проезжий тракт; потянет дымом в ту сторону, - у казаков-объездчиков нос чуткий: пропала Мурадова голова!.. Не быть ему тогда к утру в родной сакле, у красавицы жены. Скрутят ему, сердечному, руки к лопаткам и отведут, на аркане, в город. А там - тюрьма, суд и Сибирь, коли еще не виселица, потому что не баба же Мурад и не на то у него берданка за плечами, кинжал и револьвер у пояса, чтобы сдаться по первому окрику объездчиков. Нет, он не таковский! он сперва двух-трех уложит, сам получить две-три раны и, если уж попадет в руки правосудия живым, то не иначе, как изстрелянный, изрубленный, исколотый в решето.

Мурад вчера лишь, в сумерки, перешел русскую границу. Три месяца назад, затравленный полицией, с двумя убийствами и дюжиной грабежей на шее, он, бросив жену и дом, бежал на родину, в Пepciю. Там у него не было ни кола, ни двора, но, пока стояло тепло, - что за беда? Скитался по рынкам оборванным, но вольным байгушем: кормился, как птица Божия, - чем угощала щедрая южная природа. Когда приходилось уж очень туго, нанимался на поденную работу. Его никто не трогал, и он никого не трогал. В первые дни, как появился он в пограничном персидском городке, купцы на рынке зашептались было между собою... Пришел сарбаз, хлопнул Мурада по плечу и сказал:

- Иди, малый, за мною: тебя хочет видеть судья.

Услышь Мурад такия слова по сю сторону Аракса, в России, он бы не раздумывал долго: солдату - кинжал в брюхо, два выстрела в окружающую толпу, чтобы шарахнулась подальше, прыг на первую попавшуюся лошадь и - поминай, как звали! Но тут он весьма покорно поклонился, сказал:

- Рад служить господину моему! И последовал за своим вожатым. Судья, худой, длинный старик, с крашеною бородою, долго пронизывал Мурада спокойным взглядом, насквозь видящим душу человеческую.

- Ты Мурад? - спросил он наконец.

- Да, господин.

- Ты пришел к нам из-за Аракса. Зачем пришел?

- Вы сами знаете, господин.

Судья усмехнулся, погладил бороду и сказал:

- Русские меня ищут, господин.

Судья закрыл глаза и долго молчал.

- Они всегда ищут, - возразил он. - Нам будут о тебе писать.

Он пытливо воззрился в лицо Мурада, а тот, при слове "писать", почувствовал себя на дне пропасти: для него, безграмотного удальца-налета, перо и бумага были оружием - куда! и не сравнить! - страшнее казачьих берданок. Судья, все с тем же вопросительным взглядом, провел рукою по своему горлу: было, дескать? Мурад виновато опустил голову.

- Сколько? - спросил судья.

- Двух всего... - был сокрушенный ответ.

- Гм... однако!

Во взоре судьи засветилось нечто, похожее на уважение.

- Русские были?

- Нет, господин, армяне...

Опять долгое молчание, опять сухая рука с крашеными ногтями ласкает огненную бороду.

- Нам о тебе будут очень много писать.

Дно пропасти под ногами Мурада углубляется на целую сотню саженей.

- Господин! - кричит он и валится в ноги, - неужели вы меня выдадите неверным?

- Гм...

Мурад колотится лбом о каменные ступени крыльца, целует ковер, на котором сидит судья, тянется к его туфле.

- Гм...

Мурад вспоминает, что у него за пазухою есть мешочек с десятком русских золотых и парою дорогих перстней, снятых с убитого купца-армянина. Он вынимает свои сокровища и, - с полною готовностью претерпеть, в твердой уверенности, что так и следует, что иначе быть не может, - повергает их к стопам судьи.

- Гм... - слышит он уже более ласковое, почти отеческое мычание, - видишь ли, сын мой: не в обычае нашем выдавать неверным своих единоверцев и одноплеменников; к тому же ты щедр, вежлив, понимаешь, как надо обходиться с людьми высокопоставленными. Но, сын мой, эти проклятые неверные собаки в делах, подобных твоему, бывают ужасно настойчивы. Поэтому - чтобы не подвергать себя опасности, а нас неприятности тебя выдать - сделай, сын мой, милость: пропади куда-нибудь в тартарары... Открыто твоего присутствия в городе мы не желаем, но живи, сколько хочешь! А если будут нам писать из Эривани, отписаться будет наше дело. Не знаем, мол, такого, не видали, не слыхали, не понимаем, о ком вы говорите, - ищите, коли можете, у себя, а у нас нету...

- Господин! Бог помянет доброе дело твое на последнем суде!

- Очень хорошо знаю, господин.

- Я велю обрезать тебе нос и уши, потом тебя засекут плетьми до полусмерти, а наконец, уже полумертвого, повесят.

- И твой суд будет прав, господин. Потому что - так мне и надо, если я, в ответ на гостеприимство, подниму руку против братьев моих, как поднимал ее на неверных.

- Не о том речь, - перебивает судья. Дело не о верных и неверных. Вообще, не смей шалить в нашем околотке. Армянина - и того не моги тронуть! Понял? А не то - уши, нос, плети и секим-башка!

Но, заметив, что, при воспрещении посягать даже на армянское благополучие, лицо Мурада исполнилось самого тоскливого недоумения, судья прибавил:

- Ну, а уж если тебе не терпится, - ступай на турецкую границу... Там это можно.

- Можно-то можно, - размышлял Мурад, уходя от судьи нищим пролетарием, - но за то ведь там, на турецкой границе, не одне овцы, а и волки живут: шайтаны-курды! Они смотрят на армян, как на свою законную собственность. Ограбить ихняго армянина - это значить залезать к ним в карман, чего они терпеть не могут. У них одно курдское племя с другим дерется насмерть за право, кому из двух ограбить армянскую деревушку. Так чужой туда лучше уж и не суйся... Ухлопают вернее казаков и с пущею охотою, чем армянина! И чего жадничают? Как будто Бог мало армян поселил на свете? На всех бы добрых мусульман хватило!

В конце-концов, Мурад прожил целое лето мирным гражданином. Иной раз в нем разгорались привычные вожделения, рука сама ползла к горлу какого-нибудь купца, у которого на поясе болтался богато нагруженный денежный кошель, но... раза два-три в неделю он встречал на рынке или у входа в мечеть судью, видел его черные колючие глаза с желтыми белками - и, хотя судья как будто даже не замечал его, Мурад почему-то невольно читал в черножелтых глазах этих: нос, уши, плети, виселица. И он бросал свои мечты об армянских поясах с золотыми монетами, об оправленном в серебро оружии и - с глубоким вздохом - шел копать канавы для орошения полей, снимать виноград, жать спелый хлеб. Разбойник притворялся работником, ибо - нос, уши, плети до полусмерти и виселица для полумертвого, - с такими перспективами не шутят...

Но вот пали холода, дело шло к зиме. Пролетарий вспомнил, что у него за Араксом есть дом и семья, разбойника потянуло к своему углу, к теплому очагу, к красивой жене, к ребенку.

- Иду в Россию! - говорить Мурад приятелям-поденщикам.

- Стало быть, жизнь и воля надоели? Ступай, дурак! тебя там давно уже поджидают. Заждались!

- Будто уж так, едва я ступлю за Аракс, тут меня и поймают?

- А почему тебя не поймать?

- Я знаю в горах такие закоулки, где не ступала русская нога.

- Так неужели ты возвращаешься в Россию затем, чтобы прятаться по горным закоулкам?

- Нет, - я хочу видеть свою жену, сына, тестя, тещу...

- Ну, смотри, брат!

- А что?

- Да - чтобы свои-то и не выдали тебя, как выдавали многих, многих... Не тот теперь народ пошел. Это старики были крепки на расправу. А теперь - народ жидкий: пригрозит начальство, - и выдадут.

- Какой вздор! Чтобы моя Буль-буль меня выдала?!

- Она? Да вы знаете-ли, из-за чего я на разбой-то пошел?

Мурад - персидский выходец, родом татарин.

Пришел в Pocciю на заработки, нажил денег, влюбился, женился. Жена оказалась из зажиточной семьи, балованная, капризная, хорошенькая, с прихотливыми требованиями от, влюбленного без памяти, мужа. Хочет и кусок съесть послаще, и одеться получше. Характера подтянуть бабу у Мурада не хватило. Что было накоплено раньше, прожили. Пошли дома истории, сцены, плач, попреки. Подай денег, подай нарядов, подай ожерелье на шею, перстни на пальцы! И, вместе с тем, то и дело указывают с укором - и жена, и теща, и тесть:

- Вон, посмотри-ка, как живет Гассан-бек: сам в серебре, жена в золоте, у всей родни шелковые бешметы.

- Но ведь Гассанка, говорят, грабитель! - отвечал Мурад, - он обирает людей по большим дорогам.

- Каких же это людей? - возражают ему.

- Назарианца, Мсерианца, Базарджианца - слухом земля полнится.

- Да разве это люди?

- Как же нет?

- Это наши враги, армяне, торгаши и бездельники. Они сосут кровь из нас, они выживают нас с наших земель. Их Аллах велел грабить! Посмотри: мы все здесь в долгу у армян. Кто у них теперь не в руках? Закон за них. А из наших, - стало быть, - кто посмелее, тот и защищается, как может. Грабит, говоришь. Гассан-бек? Сказать то легко! А, коли мозгами немножко повертишь, то и размыслишь: не грабит он, а - у себя награбленное назад отбирает.

Такова татарская логика в армянском Закавказье, таков татарский взгляд на разбой.

Как почти всякий восточный человек, Мурад - строгий хранитель законности. Не спешите приходить в недоумение от столь парадоксального сочетания понятии - "восточный человек" и "законность". Не верьте, что на Востоке люди не сознают прав своих. Напротив. Правда, они довольствуются minimum'ом прав, каким может удовольствоваться человек, по понятиям европейца, но за этот minimum они держатся с такою энергиею, с такою убежденною последовательностью, каких не найти у самого развитого конституционалиста. Слова "здесь такой порядок! так велит закон!" для восточного человека святыня; но в то же время он требует, чтобы этот закон ровнял его и в льготах, и в строгостях своих с каждым из его соседей. В Персии режут носы, уши, дерут плетьми, пытают, казнят по подозрению и т. д. Туземец, несогласный переносить всю эту муку, - извращенную изнанку гражданственности, - уходить к нам, потому что он слыхал о гуманности русских порядков, о мягкости русского закона. Но в отношении последних он настолько же требователен, насколько был согласен, пока жил в Персии, чтобы закон резал ему нос и обрубал уши. Его ничуть не смущает, если персидский судья отрежет ему нос и уши, потому что он знает, что этот судья в праве поступить с ним таким образом. Но, если бы судье этому пришла фантазия наказать мусульманина, созвав армян и приказав им оплевать подсудимого (что, увы! случалось на нашей территории), то оскорбленный мусульманин может быть твердо уверен, что на завтра будут обрезаны уши и нос у неправедного обидчика-судьи, потому что такого издевательства персидский судья наложить на мусульманина не властен. К нам в край бегут, пока веруют, что у нас есть твердый, всех защищающий закон. Закон туземец знает гораздо лучше, чем воображают многие его исполнители, поминутно превышающие свою власть в отношениях мирно-юридических и не умеющие защитить её престиж, когда на нее нападают разные Мурсакуловы, Наби и Шах-Гуссейны, с оружием в руках. Туземец протестует против злоупотребления властью какого-нибудь мелкого полицейского чина.

- Что? - ты смеешь разговаривать?

- Да позвольте: это не по закону.

- Не по закону? Тебе, азиатской каналье, законы стали известны? Законов тебе надобно? А когда тебе в Персии, за кражу кочана капусты, секим-башка хотели делать, тогда ты тоже о законе разговаривал?!

- Да, позвольте! - от этого-то я и ушел к вам...

Не внемлют!

Эта злополучная, архаическая Персия, что лежит у нас под самым боком, - обоюдоострое несчастие.

Закавказский мусульманин говорит:

- Персидские законы ужасны, казни страшны, но я знаю, чего и за что я могу ждать от персидских властей. Поэтому на персидской территории я не позволю себе разбойничать, ибо - самому дороже. Но - как мне вести себя на территории русской, я не имею точных представлений.

пядей во лбу, не возразит мне, ибо слово Корана для него рожон, против которого не попрешь. Русский же закон не спасет меня своим авторитетом: напротив, я то и дело, стоя на совершенно законной почве, подвергаюсь неожиданностям, которых над моим нравственным "я" не смели оказать на персидском берегу Аракса, где с моим телесным "я" - что хотят, то и сделают.

Нет ничего легче, как озлобить человека, которому выгодно озлобиться. Две-три картины вроде оплевания армянином мусульманина, и соотчичи последняго будут убеждены, что гяур, у которого они, доверившись гяурским басням, искали справедливости и законной защиты, есть, в конце концов, и впрямь, только гяур, только неверный... Обаяние "русского" исчезает, остается лишь неверный, исконный враг, с которым заповедано бороться искони и до конца дней земных всеми средствами земными...

Мурад очень живо помнит, как вышел он впервые на разбой. Татарин и мусульманин, он не имел права носить оружия, - и у него ничего не было про запас, кроме суковатой палки из "железного" дерева. Но, когда татарину надо найти оружие, он знает, где его искать. На то есть целая нация даровых, невольных поставщиков. Мурад отправился в горное ущелье и... когда выехал на тропу, пролегавшую мимо ущелья этого, первый купец-армянин - с целым арсеналом ружей, револьверов и кинжалов, на случай нападения, - новоиспеченный разбойник заступил ему дорогу с решительным и грозным видом. Храбрый коммерсант совершенно забыл преимущества своего вооружения и самым смиренным образом отдал палочнику-татарину и ружья свои, и револьверы, и кинжалы, и кошелек. А затем Буль-Буль стала ходить в шелку и в атласе, а перед Мурадом все стали гнуть шапки... и в то же время писать на него доносы, как на вновь объявившагося разбойника... Затем история короткая: облава... погоня... два выстрела - два покойника... перспектива виселицы... Персия...

Тоска по любимой жене вернула Мурада на старое пепелище - в Россию. Под пулями перешел он Аракс, увернулся от кордона и исчез в горах. По волчьим и лисьим тропам добрался он до своей деревни. И видит он: большая с тех пор, как ушел он из нея, во всем перемена. Дико смотрят на него односельчане: - Да неужели это ты, Мурад? Мы думали, тебя уже нету на свет. Жена отчего-то вскрикнула при его появлении не криком радости, а - точно кто сердце ей оледенил ужасом. Тесть двусмысленно улыбается и не смотрит в глаза.

- Что же ты будешь теперь делать, Мурад? - спрашивают его, - ведь ты у нас не жилец, сам понимаешь... Ловят вашего брата, ах, как шибко ловят...

- Я знаю, - говорит Мурад, - и не хочу у вас оставаться. За себя я не боюсь, да не желаю, чтобы из-за меня попала в ответ вся деревня...

- Да, Мурад, ответ - очень большой ответ... В Сибирь пойдем.

- Я ведь только за женою пришел; возьму ее - и айда назад в Пepciю!

Точно туча налетела на все лица. Персия! да ведь это рабство! это голод! И туда отпустить любимую дочь? Но муж - полновластный владыка своей жены: молчат, не возражают. Лег Мурад спать. Жена и теща его шепчутся.

- Неужели ты согласна идти в Пepciю на голодовку с этим головорезом?

- Ни за что!

- Но он убьет тебя, если ты откажешь.

- Что же делать? что же делать? - ломает руки Буль-Буль.

- А вот что; сейчас же дадим знать в Н., что разбойник Мурад, убийца двух армян, находится в нашем дом. Начальство схватит его, отправить в Сибирь, а ты свободна...

В Н. известию обрадовались. Был там в это время урядник - человек беззаветной храбрости. Незадолго перед тем, обнесли его перед начальством - наклеветали, будто в одном деле с разбойниками он растерялся, струсил и не-сумел схватить злодеев, уже попавших в западню. Уряднику подобные слухи казались, дело понятное, невыносимо оскорбительными, тем более, что распускали их о нем люди, - как вояки, - гроша медного не стоившие. Он сам вызвался:

- Позвольте мне пойти, взять и привести в Н. разбойника Мурада.

И едет он с своею командою в аул Мурада, окружает саклю его, стучит в дверь:

- Выходи, Мурад!

Мурад в то время сидел с женою, тещею, тестем... Услыхал он грозный оклик, - посмотрел на родных:

- Так вот вы каковы!

Схватил свое оружие - выскочил на крыльцо.

команда его брызнула в разсыпную, кто куда глядел. Когда же опомнилась:

- Братцы! а как же разбойник-то? Надо же его ловить! - Мурадов и след простыл. Точно сквозь землю провалился.

Урядника подобрали. Команда осталась в ауле охранять жителей. Доносчики ходят ни живы, ни мертвы: что теперь будет с ними от Мурада и возможных его сообщников по разбою. А о нем ни слуха, ни духа. Пропал, как шайтан, - словно расплылся в воздухе.

Ночь. Деревня спит. Спит и команда. Вдруг Буль-Буль, сквозь дремоту, слышит: кто-то стоит у её постели...

- Что это? кто такой?

- Не бойся, это я, твой муж, Мурад, выданный тобою русским.

- Мурад!

Вскочила: видит, - и впрямь он! Страшный, бледный... Проснулись и другие семьяне, не понимают: откуда он взялся? Молят:

- Пощади, прости, не убивай нас!

- Я никого не убью, - сказал Мурад, - но Буль-Буль с вами, предателями, не оставлю: пусть идет за мною...

- Как? в Пepciю?

- Да... Брод через Аракс всего в одной версте, - идем! нечего мешкать!

- Не пойду я! не пойду! - вопить Буль-Буль: - ты меня там с голоду уморишь! работать заставишь!

- Не пойдешь? Ну, так умирай!

Мурад вынул свой отточенный, сверкающий кинжал. При блеске его, у Буль-Буль высохли все слезы, замолкли все жалобы.

плечи, и бедная женщина, с криком, бежала вперед. Всполошенные односельчане смотрели, качали головами и говорили между собою:

- Ай-ай больно сердит разбойник Мурад! крепко учит жену свою!

Тем временем родители Буль-Буль тормошили сонную команду.

- Вставайте! Мурад объявился!

- Ну, вот еще! какой там Мурад? откуда ему взяться? - раздавалось в ответ недовольное ворчанье заспавшихся людей.

- Как приснилось? Он в Персию бежит и дочь нашу увел за собою...

- В Персию? дочь?

Схватились за ружья, бросились в погоню. Но было уже поздно: Аракс шумно нес в темноте свои волны... между преследователями и беглецами легли ночь и пограничная река...